Волчонок - Страница 98

— Я буду охранять вас до двух часов ночи. После двух меня сменят.

Марк присел возле костра, расправляясь со своим пайком. За спиной деликатно чавкал Ван дер Меер. Чувствовалось, что ему не впервой ночевать под открытым небом. Маркиз, подумал Марк. Я — Марк, а ты — маркиз. У нормальных людей ты бы звался профессором. Или доктором. Марк кое-что знал о Ларгитасе, поведенном на аристократизме светил науки.

— Этнодицея, — спросил он. — Что это значит?

— Этнодицея… — Забросив пустую банку в кусты, маркиз удобней пристроил сломанную ногу и застегнул спальник на две трети. Наружу торчали плечи Ван дер Меера и голова. — Это наука о правах народов. Вы в курсе, молодой человек, что ваши действия противоречат законам Лиги?

— Я выполняю приказ, — отрезал Марк.

— Приказ. — Маркиз еле слышно рассмеялся. Белый Страус был похож на квохчущую курицу. — Конечно же приказ! Вы неверно меня поняли. Меньше всего я собираюсь вас воспитывать или препятствовать вашей службе. Я — наблюдатель, исследователь. Я и сейчас исследую — например, вас.

Марк подбросил веток в костер.

— Вы выбрали неудачный объект. Я вполне зауряден.

— Не скажите! Вы уникальны, как любой помпилианец. Вы дважды уникальны как профессиональный военный. В юности я писал работу о вашем трехступенчатом уровне восприятия себе подобных…

— Что вы имеете в виду?

Маркиз подался вперед:

— Почему бы вам не изнасиловать одну из пленниц? А, молодой человек? Уверяю, среди них есть хорошенькие. Она не будет сопротивляться. Здесь это не принято…

— Что вы себе позволяете?!

— Извините, это был маленький эксперимент. Демонстрация разницы в восприятии. Вы оскорбились моим предложением, потому что видите во мне равного. Вас разозлил я. Само предложение вас не оскорбило. И не потому, что вы офицер. Не потому, что вы носитель высокой морали. Для вас идея переспать с пленной ломбеджийкой и идея совокупиться с дуплом дерева — примерно одно и то же. Бред, не заслуживающий внимания. Я для вас свободен, а значит, достоин ответных эмоций. Чернокожая пленница — ботва. Не удивляйтесь, я в курсе вашего жаргона. Ботва — переходная стадия между человеком и рабом. Живое, как дерево, и не более того. Трахнуть деревяшку и пленницу — для вас это равнозначно. Знаете, как вы орудуете кнутом? Деловито, умело, равнодушно. Вы работаете с ботвой, а не издеваетесь над людьми. Увидь вы ботву во мне, и я не сумею вас обидеть самыми дикими предложениями.

Марк зевнул:

— Это вы называете ступенями восприятия?

— Да, молодой человек. Свобода делает меня равным вам. Плен превращает ломбеджийку в ботву. Клеймение превратит ее в раба. Во всех трех случаях ваше отношение к объекту будет принципиально разным. Вы не в силах это изменить. Эволюция научила вас видеть в человеке раба, но лишила возможности видеть в рабе человека. Освободив кого-то, вы просто вернетесь на первую ступень. Позвольте, я вам процитирую из Штильнера…

Маркиз прикрыл глаза, вспоминая:

— «Отношения помпилианцев и их рабов — разговор отдельный и всегда болезненный. Нам, знающим из собственной истории, что рабство — это боль и насилие, кнут и плеть, трудно понять, а главное, принять ледяное равнодушие помпилианцев к своим рабам. Это не маска, не поза. Можно ли применить насилие к абсолютному подчинению? Вернее, останется ли оно насилием в таком случае?»

Он вытянул шею, вгляделся в собеседника:

— Я не утомил вас? Наш разговор вам неприятен?

— Ничуть.

— Это еще раз подтверждает мою правоту и вашу уникальность.

— Полагаю, в миссии вы сообщите о нашей противозаконной деятельности?

— И не подумаю.

— А как же мораль? Ваша мораль?

— Мораль? Допустим, я сообщу инспектору Паулю Рамбайну: Афолаби продал полторы тысячи рабов за термосы и водку. Начнется разбирательство. Оно ни к чему не приведет, как миллион разбирательств до того. В итоге я не смогу вернуться к берегам Дамбадзо…

— Вы?

— Я. Все здешние царьки во главе с Афолаби, скрежеща зубами, будут жаждать моей крови. Я циник, молодой человек. Это залог выживания при работе с туземцами. Такие же циники сидят в Совете Лиги. Они прекрасно знают ваши штучки. Мелкие города на захолустных планетах остаются без населения. Пропадают корабли на звездных трассах. Ваша либурна повисает на дальней орбите, вне секторов слежения; три бота-хамелеона кружат над океаном, где нет оживленных торговых путей. Случайные суда исчезают вместе с экипажем. На волнах качается яхта с пустой палубой. Два-три островка обезлюдели. Кракен? Катастрофа? Мистика?! Все давно известно, молодой человек, зафиксировано и положено под сукно. Даже то, что вы клеймите военнопленных, нарушая Панвельское соглашение, не вызывает у Лиги желания утвердить закон силой…

— Почему?

— Нельзя оставить вас без рабов. Нельзя в принципе: хоть на уровне вашей экономики, хоть на уровне вашей физиологии. Утвердить закон силой означает геноцид, войну на полное уничтожение. Помпилианцев — к ногтю, всех до единого? Учитывая военную мощь Помпилии, для Ойкумены это станет кровавой баней. Даже в случае победы Лига окажется в яме, полной гноя и мертвечины. Выкарабкаемся ли? Плюс мораль, как вы изволили мне напомнить. Гибель целой расы… Чьи плечи выдержат такую ответственность? Такой груз?! Вот Совет и закрывает глаза на подвиги абордажной пехоты. Существование Помпилии — само по себе конфликт. Но это давний, привычный конфликт для Лиги. Он грозит меньшим злом, чем радикальное решение конфликта. Ну да, расчет. Политика! Худой мир лучше доброй ссоры, и все такое…